Дина Кирнарская: «Час Баха»

Божественный Амадеус после смерти попадает в рай. Его встречает сам Господь и говорит: «Волею Бога Вы назначаетесь главным капельмейстером нашего небесного оркестра». Польщенный и одновременно растерянный Моцарт спрашивает: «А как же Бах?» И Господь отвечает: «Бах – это я». Так что неудивительно, что во время Сотворения мира Творец слушал музыку Баха: свою собственную музыку разве забудешь, да еще в такой судьбоносный момент…

Пожалуй, много музыки создано для мирного времени: порадоваться пре¬лестям земной жизни можно со многими от Гайдна до Равеля; поразмышлять о перипетиях истории и народной судьбы можно с «Могучей кучкой», а оплакать всех «лишних людей», несостоявшихся и забытых или попавших под каток исторических катаклизмов, хорошо с Малером, Чайковским и Шостаковичем. И только Бах ответит на главный вопрос самого главного диалога с Создателем: «Если ты есть, то как ты терпишь все то зло, что совершается на земле?» Ныне живущие полагали, что этот вопрос задан и ответ получен во времена Второй мировой, Холокоста и Хиросимы. Полагали, что наше поколение пронесло, прошло стороной, не нагрянуло… Ан нет, стоп. Попались и мы, и нам теперь самое время поговорить с величайшим из великих, что и сделал автор проекта «Час Баха» Владимир Спиваков.

Себе он назначил по-христиански смиренную роль первой скрипки: не дирижера, не солиста, а члена барочного ансамбля с basso continuo: такие ансамбли частенько собирались в доме Баха, чтобы поиграть его концерты, когда роль первой скрипки исполняли любимые сыновья автора – Вильгельм Фридеман или Карл Филипп Эмануэль. На баховском концерте в качестве центра внимания подразумевался не Владимир Спиваков, чье имя на афише привлекло полный зал с аншлагом, а певица Анастасия Белукова, ангельское сопрано с ангельской внешностью – очаровательная блондинка, которую легче представить на модном подиуме, нежели на филармонической сцене. Естественно предположить, что честь открытия этой прекрасной певицы также принадлежит Владимиру Спивакову, который вообще славится пристрастием к представлению новых имен.

Прозвучали арии из кантат Баха и, дабы дать отдохнуть певице, одна трио-соната ля мажор. Все арии – воззвание к Господу, раскаяние в грехах, надежда на спасение и молитвенная мольба о прощении. Знатоки барокко, пожалуй, ожидали бы услышать аутентичного Баха: претензия на историческую подлинность стиля уж лет 40 как представляется обязательной. Однако нет, не случилось. Прозвучал Бах современный, возможно, анти-аутентичный и одновременно вполне вписывающийся в рамки высокого вкуса. В самом деле, музейно-аутентичное исполнение, покрытое пылью трехсотлетней давности, мало соответствует моменту: сегодняшняя публика открыто и настойчиво взывает к сочувствию и утешению и жаждет сострадания и надежды. Бах проповедующий и даже настаивающий на праве внушать и убеждать – а именно таким был Бах в исполнении Владимира Спивакова и его ансамбля – такой Бах оказался куда более современен. Бах сочувствующий и сопереживающий, скорбящий вместе с нами и одновременно утешающий в скорбях – что может быть естественнее и желаннее? «Покаянные псалмы» в баховском стиле – что может лучше выразить сожаление и мольбу о прощении?

Сейчас пришло время задать вопрос: не является ли принципиально аутентичная манера барочного исполнительства стремлением остановить время, не желающее подчиняться подобному ограничению? В нынешних катастрофических обстоятельствах аутентичность выглядит разновидностью утонченного кокетства, когда отстраненный и очищенный от земных страстей «голос с небес» уже не актуален. Высокомерие по отношению к публике, как бы вписанное в аутентичную манеру исполнения, как это ни покажется странным, сегодня отдает дурновкусием. Не случайно Владимир Спиваков, взявший на себя роль ведущего концерта, демонстративно объявлял по-русски латинские и немецкие названия баховских арий, когда слова «Господь, берущий на себя грехи наши, смилуйся над нами» прозвучали куда более уместно, нежели привычное для многих «Qui tollis peccata mundi». Анастасия Белукова, в отличие от аутентичной и широко известной Юлии Лежневой, вполне соответствовала Баху, открытому для диалога с Землей даже более, чем с Небом. Голос певицы не боялся нажима и пафоса, демонстрируя проникновение вглубь баховской интонации, а не элегантное скольжение по поверхности.

Дарование Надежды и Утешения, то есть цель вполне религиозная, владела исполнителями от первого до последнего звука. И не возникла ли религия как связь с небесами именно в такие моменты, что мы теперь переживаем? «Любовь твоя, Господи, дороже жизни земной», – пел дуэт двух солистов – скрипки и сопрано; и к этой же теме примыкала Соната ля мажор, иллюстрацией к которой могла бы быть известная мысль из Экклезиаста, примиряющая с жизнью в любых обстоятельствах. Из этого потока мудрости, как из песни, слова не выкинешь: «Всему свое время, и время всякой вещи под небесами», – так начинается это завещание Господа всем живущим, и так, увы, заканчивается: «Время войне, и время миру». Слушая баховскую сонату и особенно ее финал, похожий на perpetuum mobile, невольно вспомнишь о том, что вся наша жизнь – лишь краткий миг в истории Вселенной, лишь эпизод в череде мгновений, нанизанных на стрелу времен, уходящую в бесконечность.

«Бесстрашно стою на пороге смерти, стремлюсь к тебе, мой Спаситель», – поет сопрано, вызывая в памяти стихи Александра Блока о девушке, что «пела в церковном хоре о всех усталых в чужом краю, о всех кораблях, ушедших в море, о всех, забывших радостью свою». То была будто поминальная панихида по всем ушедшим в мир иной; то была молитва над убиенными и претерпевшими. И в самом ли деле «все проходит», или это лишь примиряющий с жизнью и смертью обман? Ведь в музыке и протест, и сожаление, и упрек в память о несбывшемся и одновременно мужество склониться перед неизбежным.

«Поведай небесам и миру свою скорбь», – говорит верующая душа. Ибо Бог утрет каждую слезу, и не будет больше зла в мире. Слышавшие эту музыку в исполнении Владимира Спивакова и его ансамбля, возможно, уже побывали в том райском будущем, в том оазисе невинности, которое самим не дано застать. Говорил же Господь: «И все, что ни попросите в молитве с верою – получите». Верилось, что эта музыкальная молитва непременно будет услышана, и сказанное в ней осуществится. И тогда наступит время другой арии: «Возрадуйся и веселись, душа, ибо с тобой Господь»; в ней голос будто прыгает и резвится, призывая радоваться всему и не бояться будущего, ибо его, каково бы оно ни было, посылает Всевышний как испытание или воздаяние. И потому как знак доверия Спасителю наивная радость предписана всем, а грех уныния остается тягчайшим из грехов.

Девизом вечера стала ария «Блаженны плачущие, ибо они утешатся», исполненная дважды. С нею каждый присутствующий будто вступил в реку времен, в ее бесконечный поток, или даже в Лету, реку забвения, без которой и жизнь была бы невозможна, ибо сознание наше несовершенно и ограничено, и не забывая, мы не можем творить новое. «Надежду мы терять не имеем права», – произнес со сцены, как с амвона, Владимир Спиваков, будто желая окончательно разъяснить баховскую мысль, которая делает всякую печаль светлой и всякое помышление чистым.

Быть может, впервые в истории повторилось чудо Седьмой Шостаковича, но в более локальном масштабе – не во всем мире, а лишь в многострадальной России. Бах в исполнении ансамбля Владимира Спивакова сказал публике то, что она жаждала услышать и что лежало в народной душе, желая высказаться. Тогда, в далеком сорок втором это была уверенность в победе, поскольку ничтожность Зла была развенчана уже в начале симфонии. Теперь, ровно через восемьдесят лет, этой всенародной мыслью стала готовность к прощению и покаянию и стремление прийти к Господу, принимая свою Судьбу и обретая Надежду. Так филармонический концерт перестал быть Искусством, но стал Молитвой, Откровением и Просветлением, что постигают лишь святые души. Быть может, почти впервые благодаря музыкантам под руководством Владимира Спивакова Бах поистине стал Бахом, независимым собеседником Господа Бога, готовым допустить нас, грешных, до беседы с Ним, чье имя не называемо и образ непостижим. А концертный зал обратился в Собор, где небесный голос человека и скрипки стал той самой дорогой, ведущей к храму, которую народ наш так и не нашел, и лишь теперь обрел надежду разыскать.

Дина Кирнарская

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *