Вступление

Случай, не имеющий отношения к основному тексту. Тем не менее

Слушай! Механик мне рассказывал: он был зимой во Французских Альпах, куда его пригласил друг, чтобы он покатался на подъемниках. На лыжах умеет только по пологому, поскольку шестьдесят лет назад пробовал съезжать с горок Феофании, что под Киевом, на равнинных дровах, и у него не все получилось. Полужесткие крепления с ремешками без конца раскручивались, и поэтому в нагрудный карман куртки с начесом он положил пассатижи, чтобы подтягивать механизм. Увидев на склоне девушек в лыжных костюмах, начисто скрывавших естественные изгибы тела и потому оставлявших простор для прекрасных домыслов, он поднял бамбуковую палку, призывая их посмотреть, как он сейчас лихо прыгнет с (дай бог, если метрового) трамплина, и поехал. Они стали смотреть. Он скатился на бугорок, присел для дальности полета, и тут крепление на одной лыже отвалилось. Разляпавшись, как медуза, он рухнул плашмя на грудь, из которой пассатижи выломали ему два ребра. Обретя дыхание, Механик бросил взгляд на девушек. Они уходили по лыжне, мелко семеня палками и некрасиво от неумелости хода отставив попы. Теперь, лихо спустившись в подвесной кабинке из своей деревни в Куршевель, дурная слава которого сравнима для нас с развратным автомобилем «Лорен Дитрих» (он же «Антилопа Гну»), описанного Ильфом и Петровым в «Золотом теленке», Механик отправился на званый, т.е. бесплатный для него, обед в модный ресторан «Трамплин», расположенный у станции подъемника. Полдюжины эскарго (виноградных улиток — для тех, кто не всякую зиму обедает в этом славном городке) стоили 17 евро. Зажмурившись и понимая, что это могут быть последние эскарго в его опыте, заказал дюжину и, испытывая неочевидные муки совести, выбирал горячее, глядя исключительно на правую сторону меню. Самое дешевое блюдо — колбаски с требухой тянули на 22 евро. Заказав одну, он обратился к официанту, в котором угадал жителя Закавказья. — Это похоже на абхазури, Артур? — На купаты, — сказал армянский официант, пятнадцать лет проживший во Франции. Вокруг было много соотечественников, приехавших покататься на чудесных склонах. Некоторые были умеренны в еде, и скоро перекусив, уматывали в горы. Не спешили только девушки богатых русских с простецкими, но загримированными, как для Ла Скала, лицами. Они ели руками устриц, размазывая помаду вокруг надутых губ. — Что они здесь делают, если не едят? — Покупают, когда не на горе, — сказал Механик. — Я сходил, приценился. Там недалеко. «Ну, — говорю по-английски бойкому продавцу бутика, — почем босоножки? — Вам на эту погоду? — он не без юмора кивает на разъезженный снег за стеклом витрины. — Вот. Всего за 1300 евро. Они без платформы. Дама полнее ощутит тонкой подошвой, какой прекрасный снег в Куршевеле. — Стыдно предлагать клиенту такую дешевую обувь. — Возьмите сумочку из крокодила. — Сколько? — К вашему сожалению, за тридцать тысяч утром продали. Осталась только за двадцать тысяч евро. — Я похож на человека, который купит своей женщине сумку всего за двадцать? — Нет! Может, выйдем на улицу покурим? — сказал любезный продавец. — Раньше русские покупали за столько, за сколько мы продавали. Теперь мы им продаем за столько, за сколько они покупают». Вот, такая картинка. Ну как? — А послушай-ка, Механик, что я тебе расскажу.

Основная часть

Полет в горы Кавказа без лыж, но со Спиваковым

Спиваков говорит: — Ты давно не был в Тбилиси. А с «Виртуозами Москвы» мы не были там очень давно. Поехали с нами! Даем один концерт. Когда-то принимали хорошо. Теперь не знаю. И еще: Католикосу-Патриарху Грузии скоро восемьдесят пять. Ты знаешь, что Илия II пишет музыку? Мы придем к нему с оркестром и поиграем в подарок. — Знаю. Он и стихи пишет, и иконы. Конечно, пойдем. Концерт был на Плеханова в зале имени Володиного товарища Джансуга Кахидзе. Я его знал, и вы его помните по фильму Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд». Там он играет дирижера, то есть самого себя. Чудесные лица женщин и мужчин, пришедших слушать музыку. Зал полон, а на улице все еще стоит толпа молодых в основном людей, которым не досталось билетов. — Вахо, — сказал Спиваков директору зала Вахтангу Кахидзе, дирижеру и сыну дирижера. — Давай поставим стулья на сцене за оркестром и пустим всех. — Не будут вам мешать? — Нет. И пустили всех. Я сидел в этих рядах и снимал Владимира Спивакова с редкой точки, когда во время музыкальной работы было видно его лицо. Это был отдельный спектакль. Отчет о нем я вам частично представляю.

После Триумфального концерта и визита к Илие II, который был истинно растроган, услышав в исполнении оркестра с мировым именем написанную им Ave Maria, мы отправились в Ереван, где история со стульями для безбилетной молодежи повторилась. По дороге из Тбилиси в Ереван у нас было достаточно времени и можно было поговорить вовсе не о музыке, а о тех тихих делах, которые доставляют Владимиру Спивакову счастливое ощущение участия в коррекции чужих судеб, порой с музыкой не связанных вовсе. Тема эта, несмотря на наши дружеские отношения, всякий раз повисала в воздухе, едва я в нее углублялся. Володя отмахивался и говорил, что многого не помнит, потому что не считает для себя обязательным запоминать. Тем не менее. Что-то он упомянул в разговоре. Кое-что я знал, а некоторые истории рассказывали люди, которые работают и живут с ним рядом. Описание, пусть не полное и конспективное, этих его — скрытых от публики — дел мне кажется важным. Слышишь, Механик? Такое теперь время, что компромат нарыть много легче, чем узнать про добрые человеческие поступки. Особенно если человек совершает их не во имя создания образа, а потому что ему нравится быть нравственно чистым пред собой. Ну да, для себя. Хочешь быть хорошим — будь им. Из того, что удалось собрать, расскажу несколько сюжетов о тайной жизни Владимира Спивакова.

Носильщик и маэстро

Однажды он летел из Америки с попутчиком Вячеславом Фетисовым. Прославленный хоккеист, взявшийся помочь музыканту поднести сумку, справился с весом, но был озадачен: — У тебя там что, гантели? — Нет, ноты. Эту сумку в Шереметьевском аэропорту взялся нести носильщик. Он поднял ее и с трудом потащил к самолету. — Вы плохо себя чувствуете? — спросил Спиваков. — Сустав надо менять. Но очередь на три года, если по квоте. А на платную денег нет. Живу с женой в коммуналке, родителей нет. — Давайте я сам понесу. — Нет, это моя работа. У самолета музыкант сказал носильщику: — Соберите документы для операции и ждите моего звонка. Вернувшись в Москву, позвонил: — Идите в Боткинскую. Я все решил. И правда, решил. Через два года пришлось решать со второй ногой. На этот раз операцию сделали в 31-й больнице. Теперь в праздники — на Рождество, в Пасху, Благовещенье Алексей Ватолин (фамилию я пишу для Спивакова, который ее не знает) звонит Владимиру Теодоровичу и говорит: — Спасибо! Я поставил за Вас свечу! Пусть горит.

Рояль Кисина

Евгению Кисину было пятнадцать с половиной лет, и его родители обратились с просьбой к тогдашнему директору «Виртуозов» Роберту Бушкову помочь заменить Жене прокатное пианино на более новое, потому что на старом он выбил половину клавиш. Спиваков подумал, что скоро Кисину шестнадцать, и грех не подарить ко дню рождения этому гениально одаренному юноше достойный инструмент. Он узнал, что один человек, уезжающий навсегда за границу, продает маленький кабинетный «Стейнвей», правда, довольно дорогой. Спиваков продал картину Коровина из своей коллекции за 60 тысяч рублей. Тогда это были большие деньги. Положил их в конверт, конверт в карман брюк, и пошел покупать. — Сколько стоит ваш рояль? — Сорок тысяч. Поскольку торговаться он не умеет, отсчитал из конверта деньги и отдал. И тут увидел на стене старинную икону. — Вы не хотите расстаться с этой доской? — Если отдадите мне «сдачу», что осталась от рояля, — забирайте. Инструмент отвезли Кисину. На клавиатуре лежала записка Спивакова: «Дорогой Женя, на этом рояле ты сможешь добиться еще больших успехов, чтобы радовать свою публику». Кисин пришел домой, посмотрел на инструмент, закрыл крышку, и с мамой и с учительницей поехал в Дом творчества композиторов, куда по просьбе Спивакова его определил Тихон Хренников, чтобы он мог там спокойно заниматься. Всю дорогу Женя молчал, но когда доехали до Рузы, он попросил остановить машину, выскочил на снег и стал прыгать и кричать: «У меня есть рояль!» — А икона? — спрашивает Механик. — Осталась у Спивакова? — Не распакованная, она действительно лежала в доме Владимира Теодоровича двадцать девять с половиной лет.

Как старинная икона нашла свое место

Во французский Кольмар на первый (из почти тридцати теперь) спиваковский фестиваль приехал из Страсбурга игумен Филипп, настоятель строящегося храма Всех Святых, и попросил войти в попечительский совет. Володя отказался. Быть свадебным генералом ему не хотелось. Но потом с этой же просьбой прислал письмо Патриарх… Строительство тормозилось из-за нехватки денег. Спиваков обратился к богатым компаниям. Они, откликнувшись, помогли избавиться от долга, и стал думать, чем может помочь сам. С владыкой Илларионом, с которым проводит фестиваль духовной музыки, решили устроить большой благотворительный концерт. И тут перед выступлением он вспоминает про купленную им давно старинную икону и решает ее подарить Страсбургскому храму. На концерте (жест был красивый, он совсем не чужд по-настоящему красивому жесту) Спиваков выносит икону Смоленской Божьей Матери (Одигитрии) XVIII века. Оказывается, что Божья Матерь — покровительница Страсбурга, а игумен Филипп был рукоположен в сан в Смоленске. Все сошлось. Бывали у него и другие чудесные совпадения. Увидел он по телевизору директора музея-усадьбы Рахманинова «Ивановка». И так впечатлил его Александр Иванович Ермаков своим азартом и преданностью делу, что, встретившись, Спиваков подарил ему в музей икону Архангела Михаила XVII века. — Архистратиг, — сказал пораженный Ермаков. — А Вы знаете, что Архангел Михаил был покровителем семьи Рахманиновых? Не знал Владимир Теодорович. Просто подарил. А Александр Иванович показал найденную им транскрипцию гениального скрипача Яши Хейфеца романса Рахманинова для скрипки и фортепиано. И мы с вами перенесем это известие более или менее спокойно, а Спиваков «чуть со стула не упал».

История Саши Романовского

Саше было одиннадцать лет, он жил в Харькове, был необыкновенно талантливым юным пианистом, но у него беда с коленями. Он ходил с трудом и не мог нажимать на педали. Спиваков отправил его в ЦИТО к своему другу Михаилу Ивановичу Гришину. Профессор убрал опухоль, и Саша Романовский приехал в Кольмар на спиваковский фестиваль еще на костылях, но Шопена играл изумительно. Люди плакали. В это время Союз распался, и Володя посоветовал мальчику дальше учиться в Италии, в городе Имола, где хорошая школа. Мама Саши устроилась в баре мыть посуду, а Спиваков помогал им деньгами, о чем напрочь забыл. Саша ему напомнил, когда записывал со Спиваковым концерты Рахманинова. К этому времени молодой виртуоз выиграл первую премию на конкурсе в Бальзано и играл с гениальным дирижером Карло Марией Джулини, считающим его самым талантливым молодым пианистом Италии.

«Прощальная симфония» в Сан-Лоренцо

Спиваков много помогал больным. Часто давал и теперь дает концерты, гонорары за которые идут то в детские хосписы, то в онкологическую больницу имени Раисы Горбачевой, то пострадавшим от стихийных катастроф. Спиваков создал оркестр, который его понимает и разделяет его готовность помочь. Все музыканты во имя доброго дела время от времени играют, отказавшись от гонораров. Они играли в помощь турецким сиротам, неимущим детям Испании, больным Японии… Всякий раз, когда Спиваков бывает в Америке, помогает детям, которым нужна операция по поводу заячьей губы и волчьей пасти… Он покупал за свои деньги за границей медикаменты и шприцы. Наверное, он держит в голове многие примеры, которые обогатили бы этот текст. 9 декабря 1988 года Спиваков шел по мосту через реку Арно во Флоренции и увидел двух монахинь из католического благотворительного общества Caritas при Ватикане с плакатом: «Собираем средства жертвам землетрясения в Армении». Володя пригласил монахинь на вечерний концерт, а сам отправился на обед к представителям старинного флорентийского рода Дометилле и Стефанио Балдески. Он сказал, что весь гонорар за концерт пойдет пострадавшим в Спитаке и Ленинакане и попросил Стефанио обратиться к пришедшим на концерт в церковь Сан-Лоренцо двум тысячам слушателей с просьбой об участии. Оркестр играл при свечах «Прощальную симфонию» Гайдна. В этот вечер они собрали шестьдесят тысяч долларов (в переводе с итальянских лир). После концерта монахини сказали маэстро: — В нашей копилке тысячная часть от вашего сбора. — Нет, — сказал Спиваков. — Эти деньги мы собрали вместе. Приехав в Кольмар на свой фестиваль, он купил тридцать детских инвалидных колясок и отправил их в Армению.

Предыстория свадьбы

Позвонила молодая скрипачка из Казахстана по имени Асель. Почти, как гриновская героиня, запомнил Спиваков. «Владимир Теодорович, у меня рак крови. Предстоит пересадка костного мозга. Стоит недоступных мне денег. Может, Вы чем-нибудь поможете?» Со своим другом он связался с госпиталем имени Раисы Горбачевой, с которой дружил. И помог добраться до Питера. Когда-то Володя за границей угодил в больницу и его на время положили в большую палату, разделенную лишь занавесками, вместе с тяжелыми онкологическими больными. Их стоны и напряженная тишина ожидания были для него тяжелым испытанием. Он не хотел, чтобы вовсе не знакомая, но «прирученная» им девушка жила в атмосфере готовности к боли. Они с другом сняли ей и папе квартиру, которую оплачивали больше года. Когда «Виртуозы» гастролировали в Петербурге, она пришла на концерт слушать музыку. Без бровей, без ресниц. С укутанной платком головой. — Ты поправишься, — сказал ей Спиваков. Она выкарабкалась. И выходит замуж.

Скрипочка Иоанна Бердюгина

В Екатеринбурге после концерта подошла женщина и протянула письмо. Речь шла не о деньгах. Она просила узнать фамилию врача, которому она могла бы доверить сына для операции на сердце. Спиваков оставил ей деньги на дорогу в Москву. Позвонил директору Центра сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева профессору Лео Бокерии и попросил помочь маленькому ребенку. Операцию сделали успешно, и год спустя Спиваков снова оказался с концертами в Екатеринбурге. В холле стояла женщина с худеньким мальчиком. — Я Вам принес подарок, — сказал Иоанн Бердюгин и протянул Молитвослов. — Ты такие книжки читаешь? — Мой папа священник, а я хочу быть, как Вы, — скрипачом. В Париже Спиваков купил детскую скрипку, и мальчика стали учить музыке. Потом он перешел на альт, и Спиваков привез ему альт. Он любит повторять слова о том, что мы несем ответственность за тех, кого приручили. Сейчас Бердюгин студент Московской консерватории и стажер национального филармонического оркестра. Однажды в Екатеринбурге, когда с Национальным филармоническим оркестром играл Саша Романовский, за кулисы пришел Иоанн Бердюгин. — Обнимитесь! — сказал Владимир Теодорович. — Вы крестные братья. В это время музыканты разбирали сто двадцать освященных куличей, которые в подарок испек отец Иоанна.

Заключение

Если разговорить Владимира Теодоровича, список негромких добрых дел будет много шире. Но эта часть жизни охраняется им. Запас историй, которые я насобирал у разных людей, не исчерпан. Да у меня и задачи не было создавать реестр не­обязательных дел одного из крупнейших в мире современных музыкантов. Я просто хотел сказать тебе, Механик, чтобы ты передал шустрому продавцу: — Некоторые обходятся без сумки из крокодила.